Брэа (Braea) стояла так высоко, что на нее накатывали волны тошноты и головокружения, но даже отсюда можно было услышать гул и крики толпы внизу. Они прорывались даже через поликарбоновое стекло. Когда один из десятков кружившихся вокруг ассистентов велел Брэе подойти поближе к краю этого балкона, окруженного стеклом со всех сторон подобно герметичной капсуле и повисшего над целым миром, раскинувшимся внизу, ей на мгновение показалось, что можно просто идти дальше: сначала через стекло прямо по воздуху, а потом, через потолок купола станции, прямо в открытый космос, в неизведанную и бесконечную тьму.

Пол был устлан ковром, но все стены вокруг были прозрачными. Куда бы она ни посмотрела, внизу она видела бесчисленные крошечные головы, подобные песчинкам, и все они смотрели вверх на нее или на массивный квартет видеоэкранов, висевших выше ее хрустальной клетки и проецировавших её изображение во все четыре стороны этого мира, подвешенного в пустоте космоса. Она отважилась посмотреть наверх, но вид самой себя, запечатленной на одном из этих экранов, заставил её голову кружиться даже сильнее, чем высота.

За этот короткий момент она увидела как камера, показывавшая её лицо, отдалилась, охватив теперь всю её фигуру, скованную этим тесным платьем, которое она ненавидела. Она прибавила в весе. Сначала от стресса после того, что случилось с Геретсом (Gerets), а после, вес стал ответной реакцией на шок от его возвращения. Не было того, что не смог бы исправить высокооплачиваемый дизайнер, говорили ей. Но она знала свое собственное тело также как и то, кем она была. Большую часть времени, по крайней мере.

Она быстро посмотрела назад и встретилась взглядом с Геретсом, который стоял возле нее и не издал ни звука. Находясь здесь, перед толпой, которую переполняло чувство восхищения ими двумя, и помня зачем они здесь стоят, было гораздо проще, гораздо легче смотреть на его лицо, каким бы обезображенным оно не было. Это был не первый их выход на публику после того, как Геретса выписали из реабилитационного отделения, но она не переставала удивляться тому, что находится здесь.

Геретс был её женихом. Он служил в вооруженных силах Галленте. Во время вторжения его часть была расквартирована на Калдари Прайм. Во время одной из орбитальных бомбардировок его казарма была разрушена, а все сослуживцы погибли. Он был настолько обезображен, что пришлось использовать сканирование ДНК, чтобы опознать его. Вот так все это и произошло. Она должна была с этим смириться.

Его лицо выглядело как детский рисунок, который был испачкан грязью и облит водой, а потом скомкан в бумажный шарик и снова развернут.

Она посильнее прикусила губу. Вот так все и было. Не паниковать и не сдаваться.

Его костюм скрывал его тело от шеи до пяток, но Брэа знала, что находится под ним.

Он будет в порядке, но не сейчас. Сейчас он был символом силы и стойкости перед лицом непреклонной, жестокой реальности. Он был воплощением того, что они делают с «Нашими Мальчиками», причиной того, что мы вторгаемся к ним с громом и молниями. Спустя некоторое время – возможно через год или два, а может три или четыре, сказали они – когда интерес прессы к нему исчезнет и все про него забудут, ему без лишнего шума предоставят необходимые средства, чтобы привести себя в порядок.

Она посмотрела в сторону видеокамер и притворилась взволнованной, украдкой взглянув на капсулира, который прятался среди них. Он стоял за одной из камер, одетый как один из окружавших её ассистентов. Его черепной разъем был закрыт заплаткой из кожи, которая в свою очередь была скрыта от посторонних глаз плотным капюшоном, накинутом на его голову. Он рассказал им об «особенностях» своего тела, когда впервые предложил им сделку. Он объяснил им, что некоторые сразу же догадаются о том кто он на самом деле, а люди из телевизионной команды ни ничего не должны узнать. Капсулир предложил им некоторую «дополнительную» сумму к той, которую была готова выделить Федерация на операцию для Геретса. Сумму, достаточную для того, чтобы без каких-либо неудобств для себя он смог стать зрителем в том цирке, который устроила пресса вокруг их пары. Он не стеснялся той помощи, которую предлагал, и, хотя его мотивы были ей неизвестны, все это он делал не ради себя.

Они согласились. Они так часто соглашались, сначала ради надежды начать все сначала, а, в конце концов, просто из-за нужды.

Программа закончилась, и они все направились на встречу с VIP зрителями. Федерация сделала несколько значительных шагов вперед на своем пути к мировому господству, сказали в новостях, и какими бы эти шаги ни были, само их появление было, без сомнения, поводом для всеобщей радости.

По пути к главному залу небоскреба, одного из самых высоких зданий на станции, несколько ассистентов тихонько попросили Геретса проследовать с ними к визажистам. На встрече будет пресса.

Брэа хотела было последовать за ними, но капсулир коснулся ее локтя. «Мы пройдем несколько другим маршрутом».

Она наморщила брови. Капсулир сказал: «Это не займет много времени, и мы успеем вернуться до того, как визажисты закончат. Геретс все еще будет там». Он посмотрел в сторону Геретса и она проследила за его взглядом. Кожа на шее её жениха покраснела и некоторые из пустул, видневшихся на ней, лопнули, оставив после себя лоскуты дряблой кожи, безвольно свисающие по всей его шее.

Брэа пристально посмотрела на его шею, затем подошла к нему и, осторожно положив руку на его плечо, сказала, что немного задержится.

Геретс бесстрастно посмотрел на нее. Потом отвернулся и продолжил свой путь.

В тысячный раз она сказала себе, что причиной его угрюмости были нервы, не более чем нервы и дисциплина к которой он привык в армии, а не отсутствие заботы. Затем она пошла в другую сторону вслед за капсулиром.

Они прошли по длинному коридору, освещенному мягким светом и вошли в уединенный лифт, на котором опустились на несколько этажей вниз. Стекла лифта были прозрачны только с одной стороны. Брэа смотрела сквозь них, наконец-то сокрытая от посторонних глаз.

«Мы можем сделать их непрозрачными с обеих сторон, если у тебя кружится голова», сказал капсулир.

Моргнув, она посмотрела на него и сказала: «Нет… Нет. Дело не в этом».

Он склонил свою голову в другую сторону, но ничего не сказал.

Они вышли из лифта и оказались на этаже, который был одной огромной комнатой, занимавшей, по крайней мере, треть длины всего здания. Пол комнаты был красиво выложен чувствительными к прикосновениям панелями, оставлявшими на себе инфракрасные отпечатки следов там, где она только что прошла. Мебель была из дерева и кожи. На стенах были развешаны голокартины. Брэа пристально вглядывалась в каждую, мимо которой она проходила, больше всего на свете желая отвлечься от окружающего ее мира. Но что-то было не так. Через несколько мгновений она поняла, что со всеми картинами что-то было не так. На каждой из них было то, чего там быть никак не могло – Она. Где-то в комнате были спрятаны камеры, которые засняли ее, обработали изображение и спроецировали его на каждую из картин, гармонично вписав ее в их сюжет. Она была подводной ныряльщицей, крестьянкой, живущей в деревенском доме, капитаном космического корабля. Главная звезда, невольно игравшая все эти роли, была еще менее реальной, чем все эти пейзажи.

Засмотревшись на все это, она чуть не столкнулась с капсулиром. Он остановился и жестом предлагал ей присесть на один из кожаных диванов. Кожа, как и дерево, была товаром широкого потребления на станциях. И одной из тех вещей, которые ей определенно не нравились. Она никогда не любила кожаную мебель. Место, на которое он предлагал ей сесть, выглядело потертым, а кожа покрылась паутинкой тонких трещинок. «Мое любимое место для чтения», сказал он.

Тут она поняла, что он хотел помочь ей немного расслабиться, и этот пустяковый жест доброй воли ее успокоил. Она села. «Это чьи-то апартаменты?» спросила она. «Это все твое?»

Он сел рядом, но не слишком близко к ней. «Да, мое. Сейчас мы в фойе».

«Какая часть этого этажа твоя?»

«Он весь мой», ответил капсулир. «Но я привел тебя сюда не для того, чтобы произвести впечатление».

Она усомнилась в этом, но промолчала.

«Как ты чувствуешь себя со всей этой шумихой вокруг вас?» спросил он.

Она прикрыла глаза и промолчала. Хотя он и участвовал в этом деле почти с самого начала и все время был приветлив, все же он был капсулиром. Она и все те, кого она знала, испытывали восторг при виде подобных ему. Однако восторг этот состоял в равной мере из страха, восхищения, недоверия и удивления. Пропасть, которая была между ним и всеми остальным, было не так легко преодолеть.

Также она до сих пор не знала, что именно он хочет получить от всего этого. Его денежные вложение в это дело были весьма существенными.

А еще она не меньше устала от пристальных взглядов людей, вынашивающих в своих головах идеи о том, кем она была.

«Это неприятно», сказал он. «Тебе кажется, что они видят или хотят видеть совсем не тебя. Я знаю, каково это».

Она спорила сама с собой о том, насколько открытой она может быть с ним. И все-таки она решила прыгнуть в омут с головой. «Я не хочу показаться неблагодарной, но сейчас я чувствую, что все это немного запутано, и я совсем не уверена, что поняла все до конца. Какова причина того, что мы здесь? Ведь я должна быть с моим мужем».

«Он только собирается стать твоим мужем», сказал капсулир. Его тон мог показаться Брэе оскорбительно пренебрежительным, но его замечание задело что-то. Что-то, что она, будучи весьма умной женщиной, не могла списать на простую гордость. «Но это не новость, правда?» продолжил он. «Вы двое, не смотря ни на что, все еще собираетесь пожениться. Когда-нибудь… В ближайшем будущем… Не думаю, что вы уже выбрали день… Ведь вы не выбрали?»

«Мы выбрали» сказала она. «Но после… После того что случилось, все повисло в воздухе».

«Да. Мне сказали, что вас убедили все перенести. Несколько журналистов, занимающихся освещением военного конфликта, вышли на вас. Эти парни считают, что людям понравится идея о девушках, поддерживающих наши войска. Вот только вряд ли они захотят узнать, что произойдет в первую брачную ночь. И ты знаешь что? Перенос церемонии, на самом деле, – прекрасный ход».

Она как обычно отогнала от себя мысли о первой брачной ночи и сконцентрировалась на капсулире. Что бы им ни двигало, казалось, что он на ее стороне, хотя, что именно это была за сторона, она до сих пор не знала.

«Правда?» сказала она, и тут же прикусила свой язык.

Он снова улыбнулся. «Да, правда. Вся эта шумиха и помпезность… Они просто необходимы людям, но вскоре ты поймешь, что им совершенно наплевать на последствия. Кроме пары репортеров-неудачников, роющихся в старье, ради того, чтобы найти хотя бы несколько историй, интересных для читателей, никто не будет вами интересоваться. Скоро вас попросят уйти со сцены, освещенной софитами, и вы больше никогда туда не вернетесь».

Она смотрела вниз. «Возможно это и к лучшему», сказала она тихо. Она чувствовала себя такой усталой.

«Возможно, для кого-то так оно и есть», сказал он. «Но у меня имеются свои идеи на этот счет. Идеи и возможность воплотить их в жизнь. Кстати, половина всех денег твоя».

«Спасибо», сказала она. Она уже слышала все это раньше. Единство и сила. Все мы должны поддерживать друг друга.

«Я говорю не в переносном смысле. Сегодняшний прием будет последней остановкой изнурительного забега, в котором вы участвовали последние несколько недель. Как только вы закончите, половина средств, выделенных вам с Герретсом, будет равными платежами с рассрочкой в несколько лет переведена в средства сбережения, на которые он сможет положиться. Эти средства покроют не только его расходы на процедуры по восстановлению, но и на все, что он только пожелает. Он получит новое тело и новую, лучшую жизнь».

«Вторая половина денег – твоя, и сразу станет тебе доступна. Счет зарегистрирован на твое имя, и ты можешь распоряжаться ими по своему усмотрению. Ты больше никому ничего не обязана. Ни мне, ни правительству или прессе, ни людям, никому бы то еще», сказал он. «Даже своему жениху».

Она уставилась на него, не зная что ответить.

Касулир сказал: «Людей можно оживить, вырастить заново. Меня убивали достаточно, чтобы я знал об этом не понаслышке, и я знаю об этом лучше, чем остальные. Однажды, спустя некоторое время после нашего разговора, тело Геретса будет воссоздано. Это будет долгий и мучительный процесс даже для человека, кто уже перенес столько боли, как он. Но все же это случится. По крайней мере, это случится на физическом уровне. Затем последует физиотерапия и нелегкие времена, но все же он пойдет на поправку».

«Но ничего нельзя сделать с душой. Ей придется заботиться о себе самостоятельно. Терапия поможет, но после того, как ты был уничтожен и воссоздан заново… ну…» Он поднял руки перед собой ладонями вверх. «Ты никогда не станешь прежним».

«Почему ты делаешь это?» спросила она шепотом. На стенах нарисованные подобия ее самой склонились вместе с ней, став почти невидимыми на красочных фонах своих картин.

Капсулир также наклонился вперед и подпер свою голову руками. «Ты весьма привлекательная молодая девушка, и я говорю это как человек, не имеющий к тебе никакого интереса в этом плане. Ты была вольна выбрать любого мужчину, но ты выбрала этого и сковала себя им. Раньше это было из-за любви и чувства долга. После всего, что произошло, это все еще может быть из-за чувства долга, или, возможно, из-за каких-то иных, темных побуждений».

«Если ты намекаешь, что все это из-за денег…» начала она, но он прервал ее. «Нет, не намекаю. Все это ради долга, ради того, что когда-то вас связывало и ради того, о чем вы мечтаете. Но за этим красивым личиком прячется острый ум, и ты знаешь не хуже меня, что подобного рода обязательства приносят с собой неуверенность к себе, даже ненависть к себе. А еще некую извращенную преданность, с которой ты вряд ли когда-нибудь до конца смиришься. Если ты останешься с Геретсом, по крайней мере, таким, какой он есть сейчас – не только физически, но и духовно искалеченным человеком, ты рискуешь превратиться в мученицу и убьешь все то, что возможно у вас когда-то с ним было».

«Ты хочешь, чтобы я бросила его?» спросила она дрожащим голосом. «Я не могу. Я не могу сделать это».

«Позволь мне сказать тебе одну вещь», начал он. «Люди, организовавшие все это, знают, что Геретс не герой. Он ужасно невезучий человек, простой обыватель, из которого сделали агитационный плакат. Плакат, показывающий ЧТО именно наши враги делают с нашим народом. В конце концов, в благодарность за все это они кинули бы ему жалкую подачку. До того, как в это дело вмешался я, они планировали задерживать выплату денег на лечение так долго, как это только возможно, и прикрыть это такой массой бюрократических проволочек, что вы фактически пожизненно стали бы рабами правительства. Я предложил в десять раз больше того, что они выделили из бюджета для вас, но эта сумма для меня ничтожна, она в разы меньше того, что я зарабатываю за один день. Вы ничего не будете должны ни им, ни мне, ни кому бы то еще».

«Ты делаешь это не только из-за одной симпатии к нам», сказала она холодно.

Он удивленно приподнял бровь. «Неужели?»

«Я поняла, на что ты намекал, когда мы шли сюда. Даже если ты и знаешь, каково это, когда люди считают тебя не тем, кто ты есть на самом деле, это не объясняет, почему ты делаешь все это».

Некоторое время он просто смотрел на нее. Мышцы его лица слегка дрожали, и Брэя поняла, что он пытался сдержать улыбку. Наконец-то он сказал: «Что же, ты права. В свою защиту я могу сказать, что альтруизм действительно был основной причиной моего предложения. Но действительно есть еще кое-что. Конечно же, есть…»

«Меня ранили, калечили и даже убивали. Я просыпался в отсеке клонирования чаще, чем я мог это вспомнить. Я никогда не проходил через то, что прошел Геретс, но мои страдания были не меньшими». Он снова наклонился вперед.

«И однажды, Брэа, наступает момент, когда ты заходишь так далеко, что теряешь связь с теми, кому ты был не безразличен. Когда ты достигаешь этой точки не один, а с кем-то, кто идет с тобой только из-за чувства долга или чего-то еще, но не из-за чистой и неиспорченной любви… Что ж, тогда присутствие этих людей пробуждает в тебе желание не выходить из отсека клонирования, пока они не уйдут прочь».

Он взял ее за руку. «Сколько времени прошло с тех пор, когда Геретс касался тебя в последний раз?»

Она отдернула свою руку и посмотрела на стены. Все ее разукрашенные Я тоже смотрели через плечо.

Капсулир сказал: «Если ты думаешь, что он не знает, что происходит… Нет, не так… Если ты думаешь, что он не видит, что ты чувствуешь, не догадывается о каждой из твоих мыслей, то ты глубоко заблуждаешься. Я говорил с этим молодым человеком. Он умен. Замкнутый, конечно, но все равно очень умный, и он видит все. И он очень, очень боится того, что ты только сделаешь себе хуже, если останешься рядом с ним и силой заставишь себя делать вид, что все в вашей жизни идет как раньше.

«И что же мне делать?» сказала Брэа, все еще не глядя на него.

«У меня тоже был тот, кто держался за меня. Она делала это ради славы, я ведь капсулир, и даже после того, как из-за большого количества клонирований, произошедших за короткий промежуток времени мой разум был взболтан подобно яйцам для омлета, даже когда я превратил ее жизнь в ад, она все равно цеплялась за меня. И, в конце концов, все, что осталось от нашей любви просто испарилось, потому что ни я, ни она уже не были прежними. Точка равновесия сместилась, и она изменилась вместе с ней».

Он встал. «Я хочу, чтобы ты делала то, что ты считаешь нужным. Всегда и везде, включая твои отношения с Гаретсом, но, честно говоря, в первую очередь ты должна думать о другом. Ты не обязана заботиться о нем, так же, как ты больше не обязана нести плакат с правительственной пропагандой. Твой долг – заботиться о себе, всегда, только заботясь о себе, сможешь заботиться и об окружающих. Если ты можешь быть с Гаретсом той, кем ты хочешь быть – будь ей. Если же нет, что ж… Теперь у тебя есть выбор. И средства, чтобы воплотить его в жизнь».

Она встала. Её нарисованные Я поднялись вместе с ней.

Он лукаво улыбнулся. «Боже, тебе нужно поправить макияж. Посмотри на следы от слез на щеках. Тебя не должны увидеть в таком виде. Подумай только, что скажет твой муж!»

Она издала приглушенный смешок и они пошли обратно к лифтам. Плитки снова заработали, оставляя за ними постепенно исчезающую вереницу инфракрасных следов.