«Мы слишком спешим», не переставая говорю я всем, но меня не слушают. «Проект должен быть завершен», говорят они. «У нас есть конкуренты», говорят они. «Ты думаешь слишком много», говорят они. «Может быть, нам стоит выдать тебя Блад Рэйдерам (Blood Raiders). Или Нации (Nation). Вот тогда-то тебе думать не придётся».

Я сижу неподвижно. Здесь холодно, и хотя моя одежда не даёт мне окончательно замёрзнуть, этого недостаточно, чтобы остановить дрожь в руках. Вся эта изолированная секция колонии – я называю её «Комнатой», хотя на самом деле она настолько огромна, что я едва вижу стены вдалеке – практически полностью сделана из металла. Я постоянно думаю, что если я слишком долго не буду шевелить руками, то они попросту примерзнут к поверхности этого сооружения, навечно приковав меня к нему. Худшей участи мне сложно представить.

Всё оборудование было проверено и перепроверено. Инженеры, проводившие предпусковые обследования систем, молча ходили вокруг него. Над нашими головами, за высокими горизонтальными окнами, я видел группу людей, выглядевших задумчивыми и взволнованными. Я был ответственен за проведение эксперимента, и именно я буду принимать решения здесь, внизу, как только он начнётся. Ну а они были ответственны за его исход, и они будут пристально следить за мной. То, что они позволили мне принять участие в таком передовом проекте как этот, даже несмотря на мои непрекращающиеся апокалиптические разговоры, говорит об их уверенности во мне. Мы всё ещё в самом начале пути, и даже не отладили все необходимые процедуры, однако все мы уверены, что движемся в правильном направлении, с правильным оборудованием и с правильными людьми. Прямо как в той поговорке: «оказались в нужное время в нужном месте».

Как только последний из инженеров ушел, я встал и начал проверять всё сам. Не то чтобы я не доверял нашим специалистам и, конечно же, я не собирался изменять какие-либо параметры системы, я просто хотел «почувствовать» оборудование. Ведь то, что ждало впереди, можно было сравнить с игрой на огромном, чрезвычайно сложном и потенциально смертельно опасном музыкальном инструменте.

Его круглое ядро, покоящееся в стазисе, было окружено множеством похожих на солнечные лучи металлических усиков, которые тянулись к разъемам на сложной икосаэдрической клетке, окружавшей устройство. Я догадался, что все это было сделано для того, чтобы оно не вырвалось наружу.

Я с трудом понимал природу того, что находилось внутри. Даже несмотря на то, что всю жизнь я занимался практическими исследованиями, даже несмотря на то, что в университете я научился неплохо разбираться в системе ввода и в использовании гораздо меньших по размеру моделей, принцип его действия был слишком запутан и сложен для умов, подобных моему собственному. Множество учёных посвятили свои жизни изучению частных аспектов его внутренней работы, а теории касающиеся принципов функционирования каждого из этих аспектов были давным-давно сформированы, протестированы и не раз доказаны и передоказаны. Но понимание работы всего устройства в целом по-прежнему остаётся за пределами разума любого из ныне живущих, так же как и в античные времена, когда его древние крошечные варианты присоединяли к осям колёсных повозок. Возможно, мне бы удалось понять принцип их работы. Возможно. Но сейчас совсем другой век, а машины эволюционировали настолько, что и представить страшно. Оно работает, Оно всегда работало, вот только мы не знаем как. Здесь, в этом месте, есть много того, о чём мы ничего не знаем. Но мы пытаемся узнать, и это ужасно.

Управлять Великим Зверем просто. Изменить его, заставить работать при определённом правильном наборе давлений, подводимых мощностей и природных факторов, чтобы получить результат, о котором и думать не могли – вот что сложно. Мы изменяем его настройки на настолько незначительные величины, что даже секретное оборудование, которое я использую для всего этого, работает на грани своей допустимой погрешности. Мы уже потеряли несколько Синих Коробок (Blue Boxes).

Когда-то давным-давно я гадал: каково это работать вместе с «избранными». Я представлял себе огромное количество сказочного оборудования, соединённого между собой подобно металлическим внутренностям гигантского механического существа, повсюду кишащих наноботами в таком количестве, что они были бы похожи на струйки ртути, текущие во всех направлениях. Внезапные электрические разряды постоянно возникали бы между металлическим полом и некоторыми открытыми частями оборудования, настолько нового, что никто не потрудился закрыть защитными панелями его механизмы. Множество людей ходило бы парами по длинным коридорам. Склонив головы и нахмурив брови, они бы вполголоса вели между собой научные споры. Дроны, зависшие над их головами, записывали бы каждое их слово, на случай, если кто-то из них вслух начнет производить какие-либо вычисления и в процессе этого случайно найдёт решение проблемы, несвязанной с этими расчётами, но уже несколько недель мешающей его команде двигаться вперёд.

Никаких наноботов не было. Дронов тоже. Только снующие повсюду надоедливые учёные. Но я уже давно понял, что их надоедливость – это неумело построенная ими же самими стена, которой они отгородились от внешнего мира. Были веские причины того, что они были выбраны для участия в секретном исследовательском проекте. Проекте, который бы не просто остался на бумаге, а был бы воплощён в жизнь на этой станции. И всё это было лишь частью того, чего они действительно достойны. Никто их них не привык работать в команде. Честно сказать, некоторые их них, кажется, совершенно сошли с ума. Они не боятся того, что может случиться. Наоборот, они наслаждаются самой этой мыслью, мечтают об этом, представляют, что окажутся одними из тех, кто впервые прикоснётся к чему-то одновременно прекрасному и ужасающему.

Что ж, вот оно.

Мы – это молчаливая лаборатория, находящаяся посреди ничего. Нам уже удалось добиться достаточных успехов с технологиями перемещения, которые были подвергнуты нашими людьми реверс-инженерингу, ну или украдены у других преступных группировок, которые провели реверс-инженеринг первыми, не важно, результат всё равно один, и теперь мы можем эффективно проводить операции практически где угодно. Одного только этого было бы достаточно, чтобы жить припеваючи до конца времён. Ну, если не учитывать того, что мы весьма ограничены в типах оборудования, которое можем взять с собой, что мы не можем вычислить точные координаты точки назначения, и не знаем, сможем ли когда-нибудь вернуться обратно. Наивысшая жертва, которую только можно возложить на алтарь науки…

Мы будто бы призраки. Имперцы даже начали нас так называть в радиопереговорах. Они называют это «незаконные исследования». Как будто бы они не стали делать то же самое, попади всё это в их руки. Как будто бы мы, кого они называют «пиратами», чем-то отличаемся от них самих. Как будто бы у нас нет чувств, мы не любим свои семьи, у нас нет надежды на будущее.

Не то что бы у нас здесь было много семей. Я работаю над исследовательскими проектами уже очень долго, в то время как мои родители, братья и сёстры живут на поверхности планеты где-то безумно далеко отсюда. И хотя найти любовь, и иметь какую-никакую личную жизнь можно даже если ты учёный-трудоголик, работающий в космическом пространстве, принадлежащем пиратской фракции, такой образ жизни определённо привнесёт в эти отношения вагон и маленькую тележку проблем. В какой-то радужный момент своей жизни я считал, что я счастливчик, и мне неслыханно повезло. Возможно, когда-нибудь так будет снова.

Это была единственная наша база, о которой я знал. Однако если мы и дальше будем делать ценные открытия, я думаю, что нас захотят разделить, раскидать по всей галактике и создать единую базу знаний, на случай если кто-то вздумает охотиться на нас. Тот факт, что сейчас мы все находимся в одном месте, заставляет меня нервничать. Однако наша организация хочет привлекать к себе как можно меньше внимания, и требует от нас незамедлительных результатов, а не погрязания в болоте организации и управления. Здесь мы работаем с «сырыми», неопробованными технологиями, и результаты этой работы уже используются в различных новейших технологических отраслях. Империи этого не хотят. Они уже начали неистово налаживать отношения друг с другом, чтобы скоординировать свои действия, дабы остановить нас. Что ж, удачи. Мы зашли слишком далеко, чтобы повернуть назад. Налаживание контактов с Сёстрами ЕВЫ (Sisters of EVE) позволило получить данные, которые оказались нам весьма полезны. Определённый контингент внутри этой организации весьма заинтересован во всём этом, и я ничего не смогу с ними сделать. Раньше я думал, что все они – эдакие неотесанные «поисковики-спасатели», а сейчас мы вынуждены делиться с ними некоторыми результатами наших исследований. Я слышал, что они собираются дать свои корабли капсулирам – единственным, кто возможно достаточно безумен, чтобы последовать за нами. Слишком быстро, всё происходит слишком быстро. Мы везде используем протоколы шифрования (encryption code books), а наши каналы связи проверены и перепроверены. Большинство из нас мало доверяет тем, с кем мы работаем.

Начинаем запуск оборудования.

Но, кажется, я действительно счастливчик. Я встретил кое-кого.

Клетка держится. Я слышу, как от ядра внутри неё доносится гул. Всё громче и громче.

К тому моменту, когда я крайне разочаровался во всём этом, в независимости моей фракции, в правоте моего дела, а также, что было еще более ужасным, в радости, которую приносит работа в передовой области науки, внезапно появился Он.Мы прекрасно дополнили друг друга.

Пока ничто не разваливается на части.

Здесь, на окраине всего, что было изучено, мы не только находили успокоение в нашем общении, но и помогали друг другу, учили друг друга. Доверяли друг другу.

Ядро начало светиться.

Мы нашли общий язык. Двое сумасшедших в этом образцовом дурдоме, расположенном в самом тёмном уголке вселенной.

Он, к примеру, знал как обращаться со всем тем оборудованием, которое я настраивал. Он научил меня всему, что о нём знал. И я всё запомнил.

Это было Колесо Вилларда (Villard Wheel). В последний раз я видел Его по пути в лабораторию, где должен был начаться его новый масштабный эксперимент над этим колесом. Он решил внести небольшие изменения, о которых больше никто не догадался. Он даже прислал мне числа. Не для того чтобы похвалиться и не потому, что знал, что я был одним из немногих людей, способных понять его азарт. Азарт, который не зависел ни от амбиций, ни от ежедневной тяжелой работы, ни от чего-либо еще, кроме одного – его тяге к науке и только к науке. Он прислал мне числа потому, что они были самым ценным, что он мог мне дать. «Это – результаты моих трудов», сказал он тогда. «Теперь они твои». И написав их, он устремился в лабораторию.

Вскоре после этого я почувствовал, как весь комплекс начал сотрясаться. После, с привкусом крови во рту я добежал туда. После, я прорвался сквозь людей, требовавших, чтобы я сделал шаг назад. У меня не было нужного допуска. Это был не мой эксперимент. Они не могли гарантировать мою безопасность… Полуобезумевший, я извивался и кричал, прокладывая себе дорогу вперёд. И передо мной предстали обломки.

Расколотое Колесо Вилларда. Неразрушимый механизм, который невозможно сломать. От множества его осколков всё ещё неспешно поднимались струйки дыма.

Среди искорёженных обломков всего, что недавно окружало Его, были куски металла, мотки проводки и потемневшие, затвердевшие массы обсидиана, которые когда-то могли быть чем угодно. Там было всё, кроме него самого. Ни плоти, ни волоса, ни сухожилия, ни кости. И не важно, сколько ночей я обыскивал комнату, не было даже следов его ДНК там, где они должны были быть после того, как он работал с оборудованием. От него не осталось ничего. Вообще ничего.

Сейчас я нахожусь в похожей комнате. Я слышу, как оживают великие и ужасные механизмы. Колесо Вилларда, установленное на своё безопасное шасси, ярко светится. Я в порядке. Я сам подписался на всё это. Они очень придирчиво отбирают кандидатов для подобного рода экспериментов, но я знаю теорию и, что также немаловажно, я известен благодаря своему обострённому чувству безопасности, граничащему с полным пессимизмом. Они думают, что среди всего персонала я последним пойду на неоправданный риск.

И они правы. Этот риск, каким бы ужасным он ни был, оправдан. Я знаю верные числа, и я уже ввел их, пока никто не видел. Они думают, что я боюсь спешки. Да, я боюсь. Но другого пути у меня нет.

И если Он на другой стороне, то я найду его. Найду и, черт возьми, верну его обратно.

Ядро ярко светится. Колёса Вилларда неразрушимы. Все это знают.

Может быть, это не больно.

Колесо покраснело. Я посмотрел наверх, сквозь высокие окна, и увидел, что никто из тех, кто был там, даже не пытается что-то предпринять и отключить оборудование. Кажется, их больше интересовало моё невозмутимое спокойствие. Или же за пределами колонии произошло что-то, что стало причиной этого благословенного бездействия.

Надеюсь, я увижу его снова. Надеюсь, я увижу его снова. Надеюсь

Перевод © Siberian Crab