Начало

В темноте кто-то громко вдохнул; шагах в двадцати, только на мгновение, вспыхнул неяркий красный огонёк. Небольшая пауза, потом — продолжительный сильный выдох, где-то в тени, у стены. В воздухе сильно запахло табаком. Пауза, ещё одна затяжка.

Курильщик резко закашлялся, сначала тихо, потом всё громче и тяжелее — скрипучее крещендо в мрачной, почти неестественной тишине двора. Пытаясь отдышаться, человек пробормотал несколько неразборчивых слов.

Судя по тону, Чиран подумал, что ни одно из них не подошло бы для юных ушей.

— Звучит не очень. Вы могли бы для начала осмотреться, — вклинился он, тщательно выбрав тон голоса, который звучал нейтрально, но дружелюбно.

Курильщик, удерживаясь от кашля, на мгновение умолк, чтобы затем ответить:

— Вы считаете, что есть какая-то возможность здесь не осмотреться? — ответ был горьким, но не откровенно враждебным. Он проглотил ещё один позыв к кашлю. — Я уверен, что одна из медсестёр прямо сейчас наблюдает за нами из окна через мультиочки. У неё в руках, наверное, большая игла, которая так и ждёт, чтобы в меня воткнуться. Или это окровавленная медицинская пила, что ещё более вероятно.

Темнота скрыла его ухмылку, Чиран выдавил из себя короткий смешок.

— Ты тот самый парень из 216-B? Тот, кого на днях вывели из-под наблюдения LLT?

— Может быть, — голос человека внезапно прервался кашлем. Он был молодым, намного моложе, чем сначала думал Чиран. Только что вышел из подросткового возраста. Молодой человек сделал ещё одну затяжку. — А что? — спросил он резко. И затем снова начал кашлять.

Чиран ждал, пока пройдёт судорожный кашель, а затем была тишина, пока каждый из них не решался первым продолжить разговор. После нескольких долгих секунд светящийся окурок сигареты, вращаясь, метнулся по дуге через темноту и вспыхнул крошечным взрывом, врезавшись в землю.

Чиран снова заговорил:

— Я лежу в 219-й, недалеко. Это всё. Просто поинтересовался.

Снова тишина, которая на этот раз длилась меньше.

— Ну, в общем, я не помню как туда попал. Я не помню практически ничего, что происходило до прошлой ночи. Думаю, что в тот момент меня и отпустило после лекарств. Не мог спать. Но до этого момента у меня не возникало желания приходить сюда покурить. Сигарета и немного тишины и спокойствия.

— Ну, тишина и спокойствие — это здорово. Однако, курение — не совсем. Но я никому не скажу, — он преднамеренно сделал паузу, чтобы добиться комического эффекта. — Хотя, медсестра с мультиочками и так уже знает.

— Чёрт! — ответил незнакомец, а в голосе, который снова был задушен кашлем, промелькнул слабый намёк на смех.

— Послушай-ка, — сказал Чиран, полагая, что его собеседник не нуждался в компании, — я уверен, что ты хочешь отдохнуть. Я знаю, что мешаю. Кроме того, здесь немного прохладно. Увидимся завтра, наверное, — и он, не ожидая ответа, повернулся и взялся за ручку двери.

Ещё раньше

— Чиран... доктор Кенитори... Вы действительно должны это увидеть. Я думаю... Я... Я нашла что-то интересное. Весьма интересное, — изображение на экране Чирана немного задрожало, пока доктор Мэрил Акэлайян — его старшая помощница — перемещала голокамеру так, чтобы она попала на два объекта, каждый из которых занимал половину огромного стола. — Эта часть была недавно возвращена из вормхола в системе Акора. А эта часть, — сказала она, указывая на второй объект, — была найдена в архиве. Она маркирована, вероятно — каким-то глупым студентом, как «детрит». Её нашли во время старых раскопок на Матари Прайм — я имею ввиду Матар — где-то в прошлом столетии. Точной даты нет.

На первый взгляд, эти два куска казались смутно похожими по своей форме, но Чиран не мог судить точно, не рассмотрев их поближе.

— Да... И что в них вызывает такой интерес? — спросил Чиран.

— Ну, несколько моментов, — был ответ младшего учёного, её речь ускорилась. — Во-первых, возраст. Я провела несколько тестов, и возраст первого объекта примерно оценивается в 14-15 тысяч лет; во-вторых, этот, другой, лишь ненамного младше первого, примерно на тысячу лет.

Немного приподнятая бровь Чирана выдала его внезапный интерес.

— Это эра покойного Яна Юнга, либо чуть позже.

— Да, точно. Но главная загадка в этих маленьких секциях, вот здесь, — она указала на ряд выступов — они были заметны у обоих объектов — которые были покрыты ржавчиной, но оставались легко различимы. — И здесь и там, эти узлы появляются согласно одному и тому же шаблону, что и заставило меня посмотреть внимательнее, — она снова сделала паузу, глубоко вздохнув, и её голос, когда она продолжила, дрожал от волнения: — Чиран, я думаю, что эти... Я почти уверена, но нужно провести ещё несколько тестов, конечно же. Но я думаю... Ну, конечно, нужно, чтобы вы посмотрели...

Чиран улыбнулся, прерывая её:

— Мэрил, будь так любезна. Я доверяю твоим выводам. Пока что просто скажи мне, что ты думаешь.

Мэрил нервно засмеялась.

— Да, да. Извините. Я только... Хорошо, вам лучше знать. Чиран, это что-то громадное. Я имею ввиду, что это потенциально что-то огромное. И я просто не хочу ошибиться, — она сделала глубокий вздох и снова начала: — Ладно, в общем, этот рисунок узлов на них... Чиран, они, по существу, похожи на большие конденсаторы рекурсивного ускорителя. Я три раза проверяла то, как они ориентированы, — снова глубокий вздох, и она продолжила, явно взволнованным тоном: — Я думаю, что эти штуки, обе — какие-то старые стабилизаторы ускорителя. Но их размер! Я имею ввиду, что с такими большими стабилизаторами, сами двигатели должны быть, вроде того, совершенно громадными. Я имею ввиду, что корабль, на который ставились двигатели такого размера, должен быть... Вроде того, ни один из современных дредноутов даже не идёт с ним в сравнение!

Чиран почувствовал холод внизу спины. Мойры своими руками, как он чувствовал, твёрдо обхватили его плечи. Он не был совсем уж поражён, но ощущал, как мурашки бегут по его рукам. Что-то подсказывало ему, когда он попросил своего самого доверенного исследователя, фактически, потратить недели на ковыряние в пыльных архивах, — работа, которая была явно ниже приличествующему её положению роду занятий, и она была явно не благодарна за неё — что это всё не зря.

— Хорошо, только ни слова об этом всем подряд. Кто-то ещё знает? — Мэрил покачала головой. — Нормально, я имел ввиду: не всем подряд. Я найду какую-нибудь быструю тачку и буду там через 5 минут, — она встретила его пристальный взгляд через голо-связь, всё ещё выглядя неуверенно. Чиран обнадёжил её: — И, Мэрил?.. Хорошая работа. Скоро увидимся.

Прежде, чем он успел договорить последние слова, голографическое изображение погасло, связь прервалась, коротко вспыхнув в конце. Он не мог идти достаточно быстро. Это случайное открытие могло быть как раз тем самым недостающим звеном для завершения самого исследования, в которое он вложил последние двадцать девять лет своей жизни.

Он всегда знал, что эта слава придёт к нему. Всё, всё, что он видел, происходило не просто так.

Та же самая компания

Чиран негромко постучал в дверной косяк, его седовласое лицо озиралось вокруг, изучая комнату.

— Вижу, ты не спишь.

Эээ, да. Я проснулся. Что?.. Вы доктор? — ответил молодой человек. Больше не скрытый тенями тусклого внутреннего дворика, он выглядел как раз настолько молодым, насколько характеризовал его голос предыдущим вечером.

— А! Необычайно глубокомысленный вопрос! Да, фактически, я — доктор. Хотя, я — не доктор медицины. Я не твой доктор, если ты интересовался этим.

— Понятно. Тогда, что... Я имею ввиду, что вы тогда здесь делаете?

— Могу я поинтересоваться твоим именем, если ты не возражаешь? На самом деле, это делает разговор гораздо легче, я всегда так считал, — у Чирана был лукавый вид, а озорство сквозило как в голосе, так и выражении лица.

Молодой человек сделал несколько вздохов, чтобы побороть смущение, мешающее ему ответить.

— Кестор.

— Рад познакомиться, Кестор. Меня зовут Чиран, и мне приятно встретить тебя. В смысле — снова.

— Это вы прошлой ночью были во дворе. Я уже было подумал, что мне всё привиделось, если честно. А если вы не доктор, в смысле не доктор медицины, что вы тогда здесь делаете? — его внезапно осенило. — Вы какой-нибудь психиатр, или что-нибудь в этом роде?

— Матерь божья, конечно же нет, — ответил Чиран с коротким смешком. — Как это было бы утомительно тогда. В головах некоторых людей, конечно же, иногда встречаются интересные вещи, но я точно не хотел бы собирать это всё в одной голове. Ужасно! Нет, я предпочитаю беседу только для влияния на поведение.

— Ну, тогда для чего вы здесь?

— Как я уже говорил, я наслаждаюсь беседой. Потолок в моей палате не очень-то общительный, несмотря на все мои попытки его разговорить.

— Нет, я имею ввиду, почему вы оказались в больнице? — спросил Кестор, не полностью уверенный в том, как реагировать на необычного старика.

— О, ничего особенного, уверяю тебя. Только незначительная проблема с давлением, тем более, они уверяют, что всё уже в порядке. Я полагаю, что через несколько дней меня здесь уже не будет, они только ещё немного понаблюдают за мной и всё.

— Но если они все вылечили, то с вами всё в порядке, правильно? То есть... Почему вообще они должны ещё наблюдать за вами? Вы под наблюдением после генной терапии?

— Да, и это должно было быть обыкновенным случаем. Но, похоже, что для меня важно побыть немного под наблюдением. На всякий случай. Возможно, что процедура прошла как-то не так. И теперь я здесь, болтаю с тобой. Во всяком случае — некоторое время.

Кестор обдумывал это, не спуская глаз с Чирана, пытаясь понять, насколько правдивы его слова.

— Так, а что случилось с тобой, могу я поинтересоваться? Застёжка сломалась? — спросил Чиран.

Кестор решил, что старик выглядит вполне безопасным, и его ответ на этот раз был более быстр. Быстр и более резок, чем он хотел:

— О, нет. Никакого несчастного случая. Я немного поболтал с безбашенными парнями, которые всегда торчат около нового Центра Искусств, моя сестра всегда проходит там, когда идёт в школу. Они говорили, что мы не достаточно местные и портили ей жизнь. Когда я сказал им отвалить, они, ммм... угостили меня ботинками.

— Я вижу. Это ужасно. Сожалею. Ваша сестра, с ней всё в порядке?

— Всё нормально. Она даже приходила сегодня меня навестить. Хотя и была недолго. Ей не нравятся... — он сделал короткую паузу, немного подвинувшись на кровати, перед тем, как продолжить. — Мм, очень не нравятся больницы. В общем, после того, как они побили меня, они убежали. Я думаю, они испугались, что их кто-нибудь поймает.

Чиран почувствовал, что тут всё гораздо сложнее, но Кестор был довольно-таки сдержан, чтобы рассказать подробнее. Он сменил тему.

— Так, а что значит «недостаточно местный»? Вы только недавно сюда приехали?

— Нет, я жил здесь всю жизнь, — выражение на лице молодого человека, пока он говорил, стало презрительным, хотя он сам этого скорее всего не заметил. — Мой отец — боголюб. Даже всё время носит эти проклятые одежды, — гнев, который Чиран слышал вчера вечером, снова овладел голосом Кестора, которого даже передёрнуло, голографический датчик в его руке тоже вздрогнул.

Чирана заинтересовало это изменение в поведении Кестора.

— Понимаю. И как он?.. Он нефантар, ваш отец? — спросил он несколько озадаченно.

— Нефантар? — молодой человек фыркнул, — Нет. Всё намного проще. Нет, мой дедушка был рабом в добывающей колонии одного амаррского ублюдка, где-то в амаррском космосе, пока не родился мой отец. Он родился рабом, но был освобождён капитаном какого-то удивительного боевого корабля, который пришёл и всех порвал, — его голос зазвучал совсем уж презрительно, — Чтож, дедушка должно быть хорошо выучил свои рабские уроки, потому что он и после освобождения воспитывал моего отца таким образом, чтобы тот тоже был боголюбом.

— Я так полагаю, что ты не очень-то жалуешь своего дедушку?

— Вы шутите? Он умер... — он прервался, горько смеясь. — Да, я не очень жаловал своего дедушку. Он был жалким старым ублюдком. Я рад, что он умер. А мой отец не намного его лучше.

Разбитый вдребезги

Зитер вздохнул, наклонившись, чтобы поднять последние несколько кусков шuрúта, лежащего у его ног. Прозрачная, похожая на стекло, но намного его тяжелее, поверхность потрескавшегося нано-сплава, почти что тепло блестела в мягком утреннем свете. Когда он нагнулся, его спина зловеще заскрипела, и он вынужден был подавить дрожь при мысли, что ему придётся подвергнуться ещё одной спинной коррекции. Какому-нибудь богатею, наверное, ввели бы новые клетки, чтобы омолодить ткань, но те, кто жил в пидуке, себе такую роскошь позволить не могли.

«Не живи тем, чего у тебя нет,» — после того как он проснулся, он повторил эту фразу уже раза четыре. Зитер очень глубоко с ней сжился. Была в этом какая-то пассивная удовлетворённость, граничащая с унынием, что мог бы заметить случайный наблюдатель. — «У меня есть дом, я свободный человек, и этого хватит за глаза,» — размышлял он.

В этот же момент его позвала Клемн из задней комнаты:

— Папа, я ушла. — хлопнувшая за ней дверь приготовилась услышать любой ответ. И хлопнула она, кстати, громко.

— Ты всегда так спешишь, — громко произнёс Зитер. Даже когда она была маленькой, Клемн спешила. Всегда куда-нибудь бежала.

Он повернулся, чтобы кинуть куски ширита в мусоросборник, всё так же медленно двигаясь, но, на этот раз, удержавшись от проклятий. Несмотря на осторожность, острый как бритва кусок полимера ткнул его в руку, и он посмотрел вниз, чтобы увидеть крошечное пятнышко крови, расползающееся по нежной коже между пальцами. Старик — хотя он и не был сильно старым, просто сам себе это внушал — при виде крови глубоко задумался, как задумывается человек, зачарованный плясками язычков пламени, или отражением света в волнах моря.

Ссора вспыхнула, как это постоянно у них было, когда Зитер отпустил невинный комментарий о поведении сына в стенах школы, которое в последнем семестре стало лучше. Кестор был человеком себе на уме, как и отец Зитера, а его настроение было столь же непостоянным, как погода здесь, в Шишаане. И, как его дедушка, Кестор трепетно относился к любым обвинениям в проступках, было ли это в прошлом, или происходило сейчас. Сегодня утром Зитер совершил ошибку, указав на эту их общую черту.

Перед тем, как Кестор, подобный урагану, вылетел из комнаты, он схватил голографическое фото своего дедушки и три раза ударил им о каменный прилавок кухни, пока оно не разрушилось.

Зитер рассматривал кровь на своей ладони — уже крупные красные капли — и ещё крепче задумался.

Что мы видим в тех, кого раньше любили, но сейчас ненавидим? Что-то, что не можем найти в себе? Или то, что как раз нашли в себе?

Да, отец был упрямым человеком. Резким. Он был неприветливым. Но у него были причины. Что это за жизнь: быть рабом? Но он любил Кестора больше всех на свете, мне кажется. Даже больше, чем меня. Точно. У нас с ним всегда были разные натуры. Но эти двое, они практически одинаковы. В тот момент они были очень похожи. Когда Кестор разбивал фотографию отца, я думал: «Стой! Остановись, ты же ломаешь сам себя,» — но мне не хватило сил остановить его. Я едва ли его знаю. Я не знаю своего сына.

Даже милая Клемн видит это. Она пытается заставить Кестора понять, помочь ему увидеть, что наша жизнь слишком драгоценна, чтобы потратить её впустую. Что я за отец? Как я мог, раз за разом, позволять этому повторяться? А Клемн, она как напуганная мышка смотрит, как её брат и отец кричат друг на друга. Она такая красивая. Как танцовщица, блестящая, прекрасная танцовщица. Как её мать, благослови её Бог.

А Кестор... он... что ж, он очень похож на своего деда. Я его не понимаю.

Что мне нужно сделать? Мой сын такой умный, талантливый, но он просто выбрасывает всё это на ветер, связавшись со своими дружками, которые ничего не стоят. Никакого будущего, никаких планов. Он ненавидит меня и мою веру, но мечется, как тонущий человек. Кричит, ища смысл, но кричит так тихо, что даже сам этого не замечает. Он жаждет любви, божественной любви, сильнее любого человека, что я знал. Чем больше я пытаюсь упокоить его, убедить, научить, тем сильнее он отдаляется. И, со всей моей верой, я больше не знаю что с ним делать.

У меня больше не осталось ответов.

Зитер сел за стол и рассеянно посмотрел на тарелку, которую дочь оставила на столе, заметив, что еда осталась нетронутой. В уголке его глаза появилась немая слеза.

Боже, дай мне ответы.

Двигаясь дальше

Чиран, не желая и дальше тревожить старые раны, но стараясь разговорить Кестора ещё больше, снова сменил тему. Это была обезоруживающая тактика, до которой он дошёл в другое время и в другом месте.

— Те, кто напал на тебя, их поймали?

— Понятия не имею. Я помню только, что кто-то врезал мне, и я оказался на земле. Затем — пара ног и темнота. Следущее, что я помню — я проснулся уже в этой кровати. А Клемн только сказала, что они убежали. Она не говорила, поймали их или нет.

— Понятно. Что ж, по крайней мере, сейчас ты цел и невредим, более или менее. Здесь и вправду хорошие врачи. Надо быть им благодарным за их труд.

— О, да, я так благодарен, — голос юноши был полон неприкрытого сарказма. — Да. Я рад, что эти уколы не нашли себе другого места. Моя благодарность не имеет границ.

Чиран, всегда тонко чувствующий появление капризности, попробовал остановить Кестора логикой. Этот вид отступления всегда срабатывал, если эмоции были слишком сильны. Это. И юмор.

— Слушай, Кестор, ты имеешь полное право сердиться. Я это понимаю. На твоём месте я чувствовал бы то же самое. Но, например, я рад, что ты жив, и, я уверен, твоя семья тоже рада этому. Я так же рад, что ты, в отличие от своего выдающегося деда, находишься здесь, живя среди своих людей. Пусть и не все разделяют мою точку зрения, как те молодые люди, которые на тебя напали, — он тщательно подбирал слова, перед тем, как произнести следующую фразу. — Во всём есть цель.

— О, дьявол. Теперь вы заговорили как мой папуля, — ноги Кестора скользнули по кровати, когда он подтянул их, приготовившись встать.

— Ну, возможно, что ваш отец более мудр, чем ты себе представляешь. Я уверен, что он рад тому, что ты остался жив. Разве может быть иначе? Место отца — в заботе о сыне.

— Хорошо, кто вы? Какой-нибудь священник? Серьёзно. Доктор религии, или что-то в этом роде?

— Священник? — Чиран захихикал. — Нет. Вообще, я — учёный. Но мне нравится думать, что две эти области недалеки друг от друга. Если тебе действительно интересно, то я работаю в Core Complexion, в отделе Исследования и Разработки Судов.

Настроение Кестора изменилось в сторону трепетного любопытства практически так же быстро, как и в сторону сердитости, немного ранее.

— Серьёзно? Это... Стойте, это же довольно-таки крутое место, — внезапная мысль осенила его. — Но разве у вас, парни, нет собственных больниц и оборудования? С, как бы, лучшими врачами-специалистами и, типа, супер продвинутыми AIMED и оборудованием?

— Как вы думаете, где вы, молодой человек, сейчас находитесь? Ты не задавался вопросом о скорости своего восстановления? Всего два дня, а ты уже почти выздоровел. Просто, нападение на тебя затрагивает и политическую сторону, так сказать. Потомок освобождённого раба, который вернулся в Матар, и всё же стал жертвой преступления в одном из наших самых больших городов. Чуть ли не убитый представителями своего же народа. Довольно-таки важные персоны не экономят свои деньги, чтобы ты смог выздороветь побыстрее.

Кестор был ошеломлён.

— Вы... Правда? Вау. Я... — впервые с того момента, как они встретились, Кестор не нашёл что сказать.

Танцы

Биотурб прорезал восточную часть жилых кварталов; в нескольких дюймах от его тонкого рельса неслись пассажиры, практически не замечающие стремительности движения. Инерционные гиродиффузоры туманно мерцали в утреннем свете, придавая вагонетке потусторонний вид для любого человека, непривычного к жизни в такой продвинутой части планеты, как Сиваралад.

Внутри сидела Клемн с сумкой, практически небрежно покоящейся на коленях. Однако, её руки, охранительно сомкнувшиеся вокруг сумки, опровергали кажущуюся беззаботность. Там находились её школьные книги и обед, но более важным — больше, чем важным — было то, что там лежали её ботинки. В этих ботинках она протанцует в новую жизнь.

С того момента, как новое правительство, возглавляемое Шакором, ввело школы искусств и начало развитие новых культурных программ и центров на республиканском уровне, Клемн поняла, что нашла своё призвание. Сколько она себя помнила, танец был её единственной страстью, единственным местом, где она могла найти красоту и гармонию, не зависимо от настроения, с которым она приходила в класс. А с того момента, как она выиграла стипендию на обучение, старые мечты вернулись, правда теперь они были окрашены в более радужные тона. Для неё это был знак.

Когда она была маленькой и начала видеть сны, это всегда были кошмары, лишённые цвета виды, её блуждания в холодном, сером небе. И, постоянно, когда она, бледная и вспотевшая, просыпалась, она чувствовала внутри огромную пустоту и страх. Клемн никому не говорила об этом. Пока она взрослела, сны постепенно уходили. Но, внезапно, несколько месяцев назад, они вернулись. Однако, теперь они были более радостными, яркими, тёплыми, наполненными полётом в какое-то счастливое место, где её ждут любящие руки. Руки матери, которую она никогда не знала.

Пока что ей приходилось допустить, что реальность всё ещё далека от идеала. Любящие руки постоянно находились где-то за горизонтом. Но Клемн знала, со свойственной молодёжи уверенностью, что скоро она до них доберётся. И, интуитивно, она чувствовала, что сон и танец каким-то странным образом связаны.

Шишаанский Центр Сценических Искусств в настоящий момент, когда его постройка завершилась, являл собой начало новой жизни для Клемн, вдалеке от её отца и брата и их бесконечных препирательств. Даже внешний вид Центра представлял абсолютную противоположность её дому. Его массивные, высокие башни с остроконечными верхушками, почти полностью сделанными из мерцающего ширита, с яркими колышущимися флагами, счастливый смех студентов — это всё не могло не отличаться от невозможно вонючих, грязных улиц и переулков пидука, от наркоторговцев, проституток, мелких банд и бесконечной процессии пьяниц и несчастных прохожих с холодными глазами.

Если ад существовал, как утверждал её отец, то пидук был его частью.

Всё же Клемн была на пути к своему новому миру: и здесь, в Шишаане, и в своих мечтах. И скоро — теперь уже очень скоро — она выпрыгнет из своей захолустной жизни и приземлится где-то в другом месте, там, где с ней всегда будет красота и спокойствие. Там, где не нужно больше будет снова и снова слушать ссоры отца и Кестора. Где она больше не будет видеть нищету и боль, слышать крики и проклятия. Где она, её мама и мечты соединились бы в одно целое.

Конкретизация

Кестора должны были сегодня выписать. И это было более чем нужно. Даже несколько дней в кровати отразились на нём. Но Чиран составил приятную компанию, заставляя Кестора смеяться столько, сколько он никогда не смеялся раньше. По крайней мере — с кем-то, кто не был одним из его друзей. Но с ними смех наполнялся каким-то уродливым видом соревновательности, и своего рода жестокостью. Чиран же, казалось, просто любил смеяться и смешить остальных. В этой его черте не было никакой тёмной подоплёки.

Подходила к концу, похоже, последняя их беседа, когда Чиран внезапно стал очень серьёзным.

— Кестор, я обычно верю, что ничего не случается просто так. В каждом из нас есть что-то, что охватывает больше, чем мы можем увидеть, — Кестор молчал. — Есть причины, по которым мы прямо сейчас беседуем. Причины, по которым мы оказались в этом месте и в это время.

— Стоп, вы сейчас пытаетесь подвалить ко мне? Чувак, признаюсь, ничего не получится.

Чиран рассыпался смехом.

— Друг мой, врачи в этой больнице сделали прекрасную работу, собрав тебя по кусочкам, так что, если учесть, что я не чувствую твоей привлекательности, боюсь, что ты и самого начала не был красавчиком.

— Нет, — продолжил он, снова становясь серьёзным, что было для него нехарактерно, учитывая манеры его поведения в последние дни. — Я пытаюсь сказать, это не просто совпадение, как мне кажется, что нас положили сюда в одно и то же время, поместив в двух шагах друг от друга, — Кестор фыркнул, всё ещё выглядя скептично. — Пожалуйста, позволь мне закончить. Ты говорил о своей учёбе, и для меня совершенно очевидно то, что у тебя гибкий ум, хотя ты и презираешь обучение.

— Вы, вроде того, думаете, что хотите стать моим учителем, или что-то в этом роде? — Кестор продолжал веселиться, несмотря на попытки Чирана сделать его серьёзным.

— Помолчи и дай мне закончить, — старик внезапно стал настолько строгим, столь авторитетным, что Кестор против своей воли умолк. Изменение было практически неестественное.

Чиран кивнул, удовлетворённый тем, что Кестор в нужной мере поддался страху.

— Я говорю о том, что ты никогда не будешь счастлив, если и дальше будешь ненавидеть свою жизнь, своего отца и вообще всё вокруг, если будешь угнетать себя, вместо того, чтобы над собой работать. Ты никогда не будешь счастлив. И, возможно, я нахожусь здесь чтобы помочь тебе это понять. Твоё будущее не должно быть рабом твоего прошлого, Кестор.

Кестор надолго задумался. Лицо выражало безразличие, но в его глазах Чиран мог видеть суматошное мелькание мыслей.

— И вы думаете, что всё происходит так легко? Я только-только выхожу отсюда и для меня всё волшебным образом меняется?

— Легко ничего не происходит, но у тебя хорошие мозги. Да, всё волшебным образом меняется, но только при условии, что ты будешь работать и дисциплинировать себя.

— Потому что всему есть причины, так вы думаете? Это слишком просто. Это всё похоже на моего отца, который думает, что всё получится только потому, что «Бог» так говорит. Если принять вашу версию, то должна быть и причина того, что он родился пленником каких-то садистских ублюдков, которые так промыли ему мозги, что он поверил в Бога, поддерживающего идею рабства для остальных рас? Это «причина»?

— Я склонен этому верить, да. Я не претендую на понимание этого, но я этому верю. Не в Бога, а в великую цель, — пристальный взгляд Чирана был твёрдым, но добрым. — А что касается твоего отца и его убеждений: он — продукт своей среды, точно так же как и ты, или я. Не забывай этого. Его религия, возможно была ему навязана, но у него есть и свои глаза, которыми он видит мир вокруг себя. Можно ненавидеть среду, окружающую человека, но не нужно ненавидеть самого человека.

— Хорошо, я ненавижу его! — Кестор кричал. — И тех, кто во всём этом виноват, кто сделал его таким... таким податливым, и слабым, и глупым. Жаль только, что я не мог убить всех этих ублюдков. Всех, до последнего. Женщин, детей — на хер их всех!

— Кестор, а кто бы тогда был монстром, если бы мы всё это следали? Ты действительно думаешь, что среди амарр нет людей, обеспокоенных тем, что делает их религия? А среди нас нет тех, кто подвергает сомнению декрет о племенном совете санматаров; нет таких, которые подвергают сомнению политику Мидулара?

Нащупав уязвимое место юноши, Чиран начал давить на него.

— Или, что ты скажешь о тех, кто вредит своим же соотечественникам, только потому, что они выглядят немного по другому — ведь ты тоже попал в такую ситуацию — несмотря на то, что мы, как нация, гордимся своей толерантностью к таким различиям? Хорошее и плохое, правильное и неправильное, чёткого перевеса одного над другим нет. Но у нас есть вера, которая может помочь это изменить.

Кестор выглядел обезумевшим, сопротивляясь слезам, покрасневший, сердитый, но упорно не желающий бороться. Он искал ответы, ответ, любой ответ.

— И я, значит, должен сделать что? Что, вы говорите, я должен сделать?

— Кестор я не могу тебе сказать, что ты должен сделать. Но, пожалуйста, не разбрасывайся своим талантом. И не теряй из виду факт, что не имеет значения, как думал твой дед, или как думали его владельцы. Не столь важно, были твои предки крузуалами, сибесторами, зуккерами, или, даже, амматарами... ничего из этого не имеет значения, ничего! Мы — Семь Племён, но мы так же и Нация Минматар. Нас семеро, но мы всё равно едины. Имеет значение только то, о чём мы думаем сейчас. Что мы с тобой думаем вместе в этой палате, и остальные в этой больнице, возможно. И прочие мыслители в этом городе, на этой планете, в этой солнечной системе. Все минматары. Люди, которые не погрязли, но постоянно что-то ищут, верху, вокруг себя. Но, по большей части — внутри. Так что я говорю только об этом: смотри внутрь себя. Там ты найдёшь человека, который сможет дать тебе ответы, в которых ты нуждаешься.

Части объединяются

Приземляющийся шаттл разворачивался всего в ста метрах от посадочной площадки, расположенной на поверхности огромного застывшего корабля. В переднем визоре была видна только крошечная часть этого чудовища.

— Ну? Как вы уже заметили, конструкция практически готова. Я бы сказал, что ещё тринадцать-четырнацать, самое большое — щестнадцать месяцев, и она будет полностью готова к эксплуатации? — директор гравометрического инженерного отдела проекта «Мать неба» был человеком весьма любившим точность, но на проекте такого размаха нужна была и некая гибкость в обращении со сроками.

— Она великолепна. Потрясающе великолепна. Боже мой! — голос говорящего это человека был всё ещё силён — не увядший звук, как у остальных в его возрасте. Но сегодня в его тоне была ещё и некая ребяческая радость, которую директор не слышал в нём уже некоторое время. — Я... ведь только несколько месяцев прошло с того времени, как я видел её в последний раз, а она стала такой... целой. Так? Ведь это правильное слово?.. Я в своей жизни видел много замечательных вещей. Это было и сияние амаррских кораблей, разбиваемых около маленькой луны Бешира IV, в Халиттской битве. Пульсирующие лучи, разрывающие темноту Босбогерских ворот Люлма. Но всё это кажется теперь таким крошечным, таким отдалённым. А это... на фоне этого они становятся совсем незначительными. Боже мой! — глаза старика блестели.

Инженер стоял рядом, наблюдая за стариком и давая ему время справиться со своими эмоциями. Брызнувшая из глаз вода могла бы вызвать смущение у них обоих. Но, когда он говорил, он так же пытался проглотить комок в горле.

— Да, я полагаю, она уже приобретает целостный вид. Несколько команд сейчас прорабатывают тесты субсветовых систем. Прыжковые двигатели тоже скоро можно будет запускать. Я бы сказал, предположив, что новая технология от Шести Семей подойдёт под ваши спецификации — и я, кстати, в вас ни минуты не сомневаюсь — ну, скажем, месяца через три. Четыре, может быть. Вы, конечно же, должны будете потом ещё раз вернуться.

— Что ж, я очень на это надеюсь, мой старый друг. Я бы не хотел этот момент пропустить. В конце концов, я потратил всю свою жизнь, работая над этим.

— Я знаю, Чиран. Я знаю. Как я мог об этом забыть? Давайте состыкуемся и посмотрим, не найдём ли мы там что-нибудь поесть? У меня где-то там была свежая косуля, которую я припрятал специально для вашего следующего визита. Надеюсь, что вы ещё остались её поклонником?

Директор гравометрического инженерного отдела Кестор Зевистос продвинулся вперёд, чтобы взять контроль над управлением шаттла в свои руки. Чиран так же немного двинулся, чтобы бросить последний взгляд на огромный корабль, прежде чем они войдут в док, поневоле перенеся вес руки на плечо Кестора. Его плоть была теперь такой слабой, бледной, покрытой крапинками.

Кестор улыбнулся, комок оставался в горле, и двинул шаттл вперёд.

Перевод © Heritor