Когда они проснулись, было ещё холодно, а когда воздух пустыни прогрелся до невыносимой температуры, они уже копали. Акран руководил раскопками, раздавая указания, на которые чаще не обращали внимания, а Скар работал вместе с другими солдатами, отдавая им приказы, которые действительно выполнялись. Днём порывы ветра приносили прохладу, но такое облегчение всегда было недолгим. К вечеру ветер усилился, видимость начала падать, а на горизонте собрались облака. Песок был везде, все пустяковые разговоры прекратились, солдаты сконцентрировались на раскопках, их рты были плотно закрыты, а глаза превратились в маленькие щелки.

Погода быстро ухудшалась. Скар задумался, не знак ли это того, что они находятся в плохом месте или что им вообще не стоило сюда приходить. Солдаты постарались на славу, укрепив то, что начиналось как яма, но потом быстро стало глубоким колодцем. Акрана явно беспокоило то, что если они обнаружат книгу, дождь сможет её повредить, и он просто ходил вокруг, нервно бормоча что-то про себя. Казалось, что все их труды превратятся в бесполезную лужу грязи.

Около полуночи, когда ветер стал штормовым, а со всех сторон начал лить сильнейший дождь, солдат на дне колодца остановился и начал махать людям наверху. Позвали Скара, потом Акрана, вместе они стояли в жутком изумлении на краю колодца, когда этот солдат попросил спустить вниз верёвки и направить вниз больше света.

Они тянули верёвку с диким рвением, надрываясь, потому что не смели остановиться, и не замедляясь, даже когда один человек потянул её так сильно, что потерял равновесие и упал вниз. Он прокричал, что ничего не сломал, что, возможно, подвернул лодыжку, но было похоже, что Скару и всем остальным было всё равно. Скар тоже был безумно напуган, его желудок начинало сводить.

В итоге дело было сделано, и добычу подняли на поверхность. Это был ящик высотой в половину человеческого роста, сделанный из метала и покрытый матовой грунтовкой, которую Скар никогда раньше не видел. У него была всего секунда на то, чтобы посмотреть на него, до того, как Акран толкнул его плечом, чтобы подобраться поближе. Скар улыбнулся, радуясь, что хоть кто-то в группе так счастлив находке. Казалось, что его желудок наполнился свинцом. Этот ящик не должен быть здесь или где-то ещё — его место только в Писании.

Пока Акран не успел сделать что-то глупое, Скар приказал солдатам отнести ящик в лагерь. Один из них спросил, нужно ли поставить его в шатре Скара, но тот помотал головой и приказал отправить его в шатёр Акрана. По их лицам он понял, что они поддержали решение, хотя оно выходило за рамки; Акран радостно прыгал вокруг, все остальные были слишком вымотаны. По правде говоря, Скар отправил коробку Акрану, потому что знал, что, находись она в его шатре, он бы не смог спокойно спать.

Солдаты внесли ящик в шатёр, грязь и мокрый песок медленно стекали на пол. Они поставили его и молча вышли, оставив в помещении только Акрана, который склонился над ним, не скрывая своего восторга, и Скара, который молча стоял позади и не понимал, что делать дальше. Его дилемма разрешилась, когда Акран попросил его открыть ломом коробку.

— Прошу прощения?

— Этот ящик. Мне нужно его открыть. По-моему, у нас где-то был лом.

Он показал на большой лом, который лежал в углу шатра. В походе солдаты несли его по очереди.

Скар не смог сдержаться:

— Вы уверены, что стоит это делать?

Акран посмотрел на него с вызовом.

— Мы здесь именно ради этого. Пожалуйста, открой её.

— А здесь вообще есть зазор? — сказал Скар, почувствовав себя ребёнком, который пытается лечь спать попозже.

Учёный показал на линию посреди ящика.

— Прямо посередине. Если ты ударишь ровно сюда, печать поддастся, и коробка не повредится.

— Вам стоит это делать? Если...если книга правда внутри, на неё может повлиять куча вещей. Ветер, влажность, что угодно. Её стоит извлечь только в....

— В безопасном милом институтике, где куча скучных стариков до конца времён будут пялиться на ящик, даже не пытаясь его открыть. Пожалуйста, открой его.

Скару пришлось подчиниться. Он взял в руки лом и посмотрел на ящик и Акрана, который опять склонился над ним, чтобы изучить надписи. Скар некоторое время простоял вот так, потерявшись в тёмных мыслях, затем прочистил горло и дал учёному отступить прежде, чем начать работать ломом.

Печать легко поддалась, Скар отступил, а потом понял, что, конечно, ему надо будет помочь Акрану поднять крышку. Он подождал, когда его руки перестанут дрожать, крепко взял крышку и приложил максимальное возможное количество силы, которое слабый хилый учёный, державший её с другой стороны, не счёл бы оскорбительным. Было приятно показать свою силу этому ящику, хотя это и казалось кощунством.

Когда крышка была снята, он решился заглянуть внутрь, глупо надеясь, что там будет пусто.

Внутри этого ящика был ещё один, сделанный из мрамора и украшенный невероятно витиеватой резьбой. Скар смотрел на неё и чувствовал, что часть его разума начала куда-то утекать, но вой ветра и стук дождя вернули его к реальности. Мраморная коробка не была запечатана.

Скар ощутил, как его взгляд притягивает уголок, откуда торчал коричневатый кусок свитка. Маленький кусочек Книги Пустоты стремился в этот мир. Скар тихо вышел, отшёл за шатёр, его вырвало, и он вернулся обратно к Акрану. Акран, похоже, даже не заметил этого.

— Теперь, когда вы нашли её, что вы будете делать? — сказал Скар, пытаясь избавиться от дрожи в голосе, — Откроете вторую коробку?

— Нет. Я был абсолютно уверен, что внутри будет ещё один ящик, и просто хотел его увидеть. Этот торчащий лист — настоящая удача, так что я вытащу его и проведу пару исследований. Не считая этого, я буду заниматься только самой коробкой, перерисую некоторые элементы её украшений для дальнейшего изучения, проверю, что возраст совпадает с нужным нам, изучив материал уплотнителя. Вряд ли сегодня я буду спать, — ответил он с ухмылкой на лице.

— То есть вы не будете изучать книгу, — сказал Скар.

— Только завтра, — Акран кивнул в сторону мешка в углу шатра, — Завтра вам нужно будет развернуть герметичный исследовательский шатёр со стерильным внутренним покрытием, тогда я смогу начать изучать книгу. Только представь: завтра она будет в наших руках. Подумай о том, какие новые истины она может хранить!

— Никаких новых истин нет, — тихо сказал Скар, но Акран уже отвернулся. Поняв, что его помощь больше не требуется, Скар пошёл к себе.

Он приготовился ложиться спать, но никак не мог собраться с мыслями. У него хорошо получалось фокусироваться на одном задании, а после обретения веры, он стал мастером избавления от лишних мыслей, но сейчас его разум был будто в тумане, и он совсем не знал, что делать. Он чувствовал, что эта книга не должна существовать. Она не должна существовать ни на каком уровне, потому что самое её присутствие привносило Господа в физический мир, где Ему делать нечего.

Книга была неправильной, Акран был неправильным, всё это было неправильно.

Скар лёг на своё одеяло и почувствовал, как холод ночного песка добирается до костей.

Он не мог выбросить из головы вид той мраморной резьбы. Извивающиеся замкнутые желобки, похожие на змей, которые поедают сами себя. Завитушки, которые были похожи на слова, но которое при более тщательном рассмотрении распадались на абстрактные символы, которые он никогда не видел в Писании.

И этот торчащий лист, который будто пытался прорваться из ужасного потустороннего мира в наш, прямо в голову Скара.

Он повернулся на один бок, потом на другой, потом лёг на спину и стал смотреть в потолок шатра в кромешной темноте, в состоянии, близком к панике.

Много лет назад, когда он сделал усилие над собой и наконец стал религиозным, его падение в веру было одновременно равносильно обретению свободы и падению. Он помнил это чувство, хотя и редко думал о нём. Тогда он просто понял, что на самом деле решился на этот поступок давным-давно, его действиям просто нужно было догнать ход его мыслей.

Он лежал на кровати, не мог ни уснуть, ни успокоить свои мысли, тщетно пытаясь понять, что же он должен сделать.

— Учёный умер.

Отряд солдат смотрел на него. Был рассвёт. Скар стоял перед шатром Акрана.

— Нужно подготовить тело к транспортировке, — сказал Скар, — Мне нужно два добровольца, которые свернут исследовательский шатёр и сделают из него саван. Это тяжёлая работа, так что если у кого-то будет проблема со следующим этапом — а вы все знаете, что будет следующим этапом — то вам лучше воздержаться. Остальные закопают яму, подготовятся к отправке и отдохнут. Уходим на закате.

Двое солдат встали и молча прошли мимо Скара в шатёр Акрана. Скар пошёл за ними.

Учёный лежал на полу. У него были белое лицо и синие губы. Не было ни крови, ни видимых признаков причины смерти. Солдаты начали разрезать на полосы сложенный шатёр, не трогая его стерильные поверхности. Акран имел вес в амаррском обществе, поэтому просто тащить его тело несколько дней по жаркой пустыне было нельзя: это бы точно испортило им карьеру.

— Мы оставим его здесь, — сказал Скар, — Я соберу его вещи и проведу церемонию.

Солдаты кивнули и закончили изготовление савана. Вместе со Скаром они обернули его вокруг тела Акрана, умотав его так крепко, насколько это возможно. Мумификация была необходима, но её надо было выполнить правильно.

Завернув голову в ткань, двое солдат вышли из шатра. Скар остался, осмотрелся и стал думать, что делать дальше. Церемония была важной, но её надо было провести на свежую голову. Несмотря на свои профессиональные навыки, привести мысли в порядок у него никак не получалось.

Акран умер. Акран умер, а Книга Пустоты лежала в этой комнате.

Скар подумал о том, чтобы придать её огню, но отмёл эту идею. Есть ересь, а есть вещи похуже.

Он подошёл к мраморному ящику, который лежал закрытый на временном рабочем столе. Уголок страницы всё ещё торчал. Акран не решился отрезать его. Почему-то Скар почувствовал сожаление по этому поводу.

Конечно, ящик был абсолютно неподвижным, но из-за резьбы казалось, что он извивается.

Скар подумал о вере и об испытаниях веры.

Он глубоко вдохнул, открыл крышку, взял обеими руками свиток, открыл его и начал читать.

Свиток был написан старым языком, но был понятен во всех смыслах, как иногда бывает со старыми текстами, когда ты полностью понимаешь их, даже при том, что не разбираешься в этой грамматике или плохо следишь за ходом мысли. Это была литания истин, сначала она раскрывала основные положения философии, а затем краеугольные камни этих же положений. Скар заметил, что предложения становились всё более и более короткими, грамматика становилась не просто загадочной, а скорее совсем чужеродной; друг с другом сочетались слова, которые не должны даже стоять рядом, но которые в таком виде доносили куда более глубокий смысл. Предложения укорачивались, а идеи, которые они описывали, становились более абстрактными и конкретным, добавляя сложности не только самим идеям, но и связям между ними. Старые идеи появлялись снова в новой форме, и эта форма влияла не только на текст вокруг, но и на главы, которые были прочитаны раньше, включая самые первые положения в такой бесконечной рекурсии. Почерк тоже менялся. Слова начали сталкиваться, крючки и кружки букв превратились в жалкие пародии на самих себя, отдельные буквы увеличивались, скашивались или вообще писались только наполовину. Разум Скара пытался догнать поток информации, но эта попытка даже не была осознанной. Когда философия неминуемо пришла к идеи Бога, Скар начал соотносить её послание с тем, что он помнил из Писания. И он снова понял, что ему даже не пришлось об этом подумать: всё произошло само собой, произошло в какой-то части его разума, о которой он даже не знал. Информация приходила неотфильтрованной здравым смыслом или нейронами его мозга, а за ней во всё увеличивающемся объёме шло понимание, неоспоримое и непреклонное. Предложения объединялись в слова, многозначные и сложные, каждое из них устанавливало истину, о которой Скар едва мог подумать раньше. Слова становились более короткими и витиеватыми, сейчас они находились в разных измерениях. Среди этих измерений было то, которое Скар именовал правдой, и другие, которые он знал под названиями "Загробная жизнь", "Справедливость" и "Физический мир". Они не то чтобы открывали что-то новое, скорее они напоминали ему о том, что он и так знал всегда, но пытался игнорировать. Слова становились всё более и более волнистыми. Казалось, что они извиваются на странице. Скар протёр глаза, но это не помогло. Казалось, что он продолжал читать, даже когда закрыл их. Слова превратились в абстрактные символы. Они даже не были похожи на какую-то понятную систему письма. На странице были только линии и точки. Но они смогли передать свой смысл Скару. Он продолжил читать, а символы начали распадаться. Линии отделились и обрели своё собственное истинное содержание. Они освободились от сдерживающего их контекста. От каждой линии осталась только её неприкрытая сущность. Каждая линия содержала неоспоримый смысл своей идеи. Там был Огонь. Там был Холод. Он увидел Чёрную Гору. Тёмное море. Полёт. Эту свободу. Эту правду. Искренность. Смерть.

Когда Скар дошёл до конца, он почувствовал, что из него ушло всё. Понимание открыло ему самую суть вещей, понимание, благодаря которому уже ничто не могло встать между ним и правдой, когда единственным возможным способом заявить, что ты понял Книгу Пустоты, стало отречься от этого факта, уничтожить его, уйти за его пределы в мир чистого знания. Скар сказал вслух: "Я не читал Книгу Пустоты," — и это было правдой: он не читал её, потому что теперь Книга была лишь ещё одним препятствием на пути, по которому он шёл всю свою жизнь, пока не достиг его конца, этого прорыва, этого откровения, этой измены; отвергнуть факт её прочтёния означало сорвать с себя оковы этого мира и подняться выше людей. Он почувствовал себя на краю самой реальности, почувствовал, что сопротивляется ей, пробивая свой путь и ощущая себя в итоге совсем другим созданием, нежели он был, другим человеком, как если бы он остался после последних слов на своих похоронах и взлетел над реальностью, увидев её настоящей не как бог созидания, а как бог духа — как наблюдатель, чьи мысли и создали этот мир. Он отпустил свою хватку и пошёл дальше за пределы реальности, в место, куда она точно не придёт за ним, в место богоподобия и бесконечной меланхолии по созиданию, оставляя за собой лишь символы и мир, который теперь стал своей противоположностью, наполненной тлеющими угольками условных мыслей, его условных мыслей, мир, который угасает, приближаясь к своему концу, и наконец исчезает позади.

Перевод © Maaloc